На этот раз в зале было достаточно шумно – в основном благодаря музыкантам и плясунам, – так что даже мое любопытное ухо смогло уловить лишь отдельные звуки, которые можно было принять за сопровождавшие осуществление брачных отношений. Однако спустя некоторое время раздались тяжелые удары и кое-что еще, подозрительно похожее на отдаленный пронзительный визг, который перекрыл даже музыку. Внезапно снова появился Какика, его одежда пребывала в таком беспорядке, как будто он ее снял, а затем снова как попало напялил на себя. Он сердито протопал вниз по лестнице, вошел в зал и отправился прямиком к ближайшему кувшину с вином. Молодой муж пренебрег чашей и принялся пить прямо из кувшина.

Я был не единственным, кто обратил внимание на его приход. Думаю, что остальные гости тоже были поражены при виде жениха, который бросил невесту в первую брачную ночь, но постарались притвориться, что ничего не заметили. Однако Какика принялся громко браниться и богохульствовать – а может, просто армянские слова звучали для моего уха так грубо, что я воспринимал их именно таким образом, – и тут уж никто не смог больше игнорировать его присутствие. Черкесы снова начали недовольно ворчать, а остикан Хампиг встревоженно воскликнул что-то вроде:

– Что-нибудь случилось, Какика?

– Случилось! – громко выкрикнул в ответ молодой человек. Мне все это впоследствии перевели, поскольку, находясь в сильном возбуждении, он мог говорить только по-армянски. – Моя молодая жена, как выяснилось, шлюха – вот что случилось!

Раздались изумленные возгласы, а черкесы начали выкрикивать на своем языке что-то вроде: «Лжец!» и «Как ты смеешь!»

И тут Какика просто взбесился.

– А по-вашему, я должен молчать? Она прорыдала под покрывалом всю свадебную церемонию, поскольку чувствовала, что вскоре все откроется! Она рыдала, когда мы вместе поднимались в спальню, потому что момент разоблачения был не за горами! Она рыдала, пока мы раздевались, ибо ее вероломство вот-вот должно было раскрыться! Она зарыдала еще громче, когда я обнял ее. Однако в самый ответственный момент она не издала того крика, который должна была издать! Мало того, я получил подтверждение: я не почувствовал в ней девственной плевы, я не увидел пятна крови на постели и…

И тут один из черкесов перебил Какику, закричав:

– Ах ты, армянский сукин сын! У тебя что, память отшибло?

– Я прекрасно помню, что мне обещали девственницу! И ни твои крики, ни ее слезы ничего не изменят – у моей невесты был какой-то мужчина до меня!

– Ах ты, проклятый клеветник! Презренное ничтожество! – закричали черкесы с пеной у ртов. – Да рядом с нашей сестрой Сеосерес никогда прежде не было мужчины!

Они все пытались добраться до Какики, но остальные гости теснили их обратно.

– Ну тогда, значит, она баловалась с половым членом! – диким голосом орал Какика. – С затычкой, огурцом или вырезанным из дерева haramlic! Ну что же, теперь она вряд ли с кем-то сможет заниматься любовью!

– Ах, гниль! Ах, блевотина! – продолжали орать черкесы, пытаясь прорваться через кордон гостей. – Ты причинил вред нашей сестре?

– А вы как думали? – проворчал Какика. – Да надо было отрезать ее раздвоенный змеиный язык и бросить его ей между ног. Надо было влить ей кипящее масло в нижнее отверстие. А потом еще и приковать ее живой к воротам дворца.

При этих словах несколько родственников Какики схватили его и принялись грубо трясти, требуя:

– Что? Что ты с ней сделал? Говори же!

Какика отчаянно сопротивлялся, пытаясь высвободиться и привести в порядок свою одежду.

– Я сделал только то, на что обманутый муж имеет полное право! Я требую признать наш брак незаконным!

Тут уж не только черкесы, но также арабы и армяне начали всячески его обзывать и поносить. Поднялась настоящая суматоха с вырыванием волос и клочков бород, с раздиранием одежд, и понадобилось какое-то время, чтобы хоть кто-нибудь из присутствующих смог взять себя в руки и начать связно говорить, объяснив этому мерзкому, вызывающему отвращение супругу, что?, будучи пьяным, он сотворил, а затем позабыл. А его отец, остикан Хампиг, рыдая, сказал сыну:

– Ох, несчастный Какика, ты же сам лишил девушку невинности! Прошлым вечером, в канун венчания! Ты решил, что поступишь необыкновенно остроумно, приблизив на сутки осуществление супружеских прав. Ты отправился наверх и изнасиловал невесту в ее постели, а потом еще и хвастался в этой самой комнате. Уж не знаю, удастся ли мне уговорить судей не лишать тебя жизни и не приближать ее вдовства. Принцесса Сеосерес не виновна ни в одном грехе! Это был ты! Ты сам!

Крики в зале усилились:

– Свинья!

– Мразь!

– Подонок!

Какика побледнел, и его толстые губы задрожали. И тут в первый раз за все время, по моему разумению, он повел себя как мужчина, выказав истинное раскаяние и начав призывать кару так, как он ее понимал, крича:

– Пусть горячие угли ада падут мне на голову! Я и правда любил красавицу Сеосерес и сам, собственными руками, отрезал ей нос и губы!

Глава 6

В этот момент отец дернул меня за рукав, и мы вместе с дядей осторожно проскользнули сквозь взбаламученную толпу прочь из пиршественного зала.

– Этот хлеб мне не по зубам, – сказал отец, нахмурившись. – Остикану сейчас не позавидуешь, а любой правитель в го?ре может причинить окружающим тройную боль.

Я возразил:

– Но нас, кажется, не в чем обвинить.

– Когда сердце болит, легко потерять рассудок. Думаю, нам лучше уехать на рассвете, надо подготовить лошадей. Давайте пойдем к себе и начнем паковать вещи.

К нам присоединились и оба доминиканца, которые так горячо поносили Какику, словно он нанес оскорбление им лично.

– Ха-ха, – произнес дядя Маттео без тени улыбки. – Ох уж эти братья-христиане. Их порой и не отличить от самых настоящих варваров.

– Да, нас очень беспокоит жестокость жителей Востока, – заметил брат Гильом. – Наверняка подобные дикости считаются в порядке вещей в далекой Татарии.

Отец спокойно заметил, что жестокости сплошь и рядом встречаются и на Западе.

– Тем не менее, – сказал брат Никколо, – мы боимся, что не сумеем обратить в христианскую веру тех чудовищ, среди которых вы собираетесь путешествовать. Мы желаем отказаться от нашей миссии, по

скольку передумали становиться проповедниками.

– Прямо сейчас? – Дядюшка откашлялся и приготовился к спору. – Вы хотите покинуть нас еще до того, как мы отправимся в путь? Хорошо, делайте как хотите. Хотя вообще-то мы связали себя словом, так же как и вы. И поэтому не можем вас отпустить.

Брат Гильом холодно произнес:

– Возможно, брат Нико плохо объяснил. Мы не спрашиваем вашего позволения, мессиры, мы лишь сообщаем вам о своем решении. Обращение в веру таких свирепых людей потребует бо?льших – гораздо бо?льших полномочий, чем мы имеем. В Священном Писании сказано: «Отврати свои стопы от зла. Тот, кто прикоснется к грязи, сам станет нечистым». Мы отказываемся сопровождать вас дальше.

– Вы же, надеюсь, и не полагали, что это будет простая и веселая миссия? – сказал отец. – Как гласит старая пословица: «Никто не отправляется на Небеса на подушке».

– На подушке? Fichevelo! [112] – зарокотал дядюшка, который впервые услышал о таком необычном использовании подушки. – Мы заплатили немалые деньги, чтобы купить лошадей для двух этих manfroditi! [113]

– Оскорблениями вы ничего от нас не добьетесь, – надменно ответил брат Никколо. – Подобно апостолу Павлу, мы бежим от тщетной мирской суеты. Корабль, который доставил нас сюда, уже готов к отплытию на Кипр, и мы будем на его борту.

Дядюшка уже собрался разразиться угрозами, возможно с использованием таких слов, которые священники едва ли слышали, но отец жестом заставил его замолчать и сказал:

вернуться

112

Как бы не так! (ит.)

вернуться

113

Обманщики (ит.).